Тишина - если не мать, то нянька Мысли.
В редакции: "Тут вот сообщение, что найдено средство против бубонной чумы. Вы не знаете - наша партия за чуму или против?"
Немецкий пулемет стучал не умолкая. Пули чмокали, вонзаясь во влажную от недавнего дождя землю, или со зловещим привизгом уносились несравнимо-то у черта на рогах, за наши спины. А мы лежали, уткнувшись в чахлую траву, и не смели выжать головы и даже переместиться вспять, потому что что угодно движение и хоть чуть заметное колыхание стеблей вызывали рой смертоносных кусочков свинца, несших с внешне смерть и прострел. Впереди, метрах в пятидесяти, лежали два скрюченных трупа - наши товарищи Алешка Бегун и Ваня Максимов. С тридцать минут назад они пытались подползти к бетонному бункеру с отчаянным намерением подавить пулеметную точку, и оба погибли на наших глазах, а мы ничем не могли им помочь. Зловещая амбразура продолжала изрыгать огонь.
Мой сосед справа Саша Голубкин не ровен час дернулся всем веточка, взрыхляя землю носками кирзачей, нервно приподнялся на локтях и упал лицом в траву. Декурион, летешник Никишов, лежавший слева и чуть-чуть петушком, выругался в бессильной ярости - еще раз потеря, и, видимо, не последняя. Погожий парень был нынешний Никишов.
Мы уже целый год провоевали скопом и были довольны возлюбленный другом. Помню, в титульный день нашей встречи, когда при свете самодельного ночника плутонг укладывался уменьшить в сырой землянке, он, внимательно посмотрев на меня, спросил: “Что ты там все шепчешь?” - “Стихи читаю”, - нашелся я. “Ну так едва не вслух”. “Приплыли”, - я продекламировал главу из “Евгения Онегина”. Червяк и не догадался, что вначале мои цедилка шептали совсем остальные, не пушкинские строки. Я молился, твердя про себя одну и ту же молитву - “Богородице Дево, радуйся”.
Накануне отправкой на театр военных действий мать, благословляя меня старинной дедовской иконой Божией Матери, дрожащим от беспорядки голосом произнесла: “Ты останешься живым и вернешься домой, на случай если каждый день будешь тысячу раз почитывать молитву Богородице”. Я знал ее хорошо с детства.
Вот уже четвертый год войны, а я неуклонно выполняю исходный завет, и живу и, зато хорошо побывал в разных переделках, хотя бы ни разу не ранен. Я шептал эти бессмертные слова, лежа в ночное время без сна, слушая зловещую канонаду.
Я шептал их во сезон бесконечных наших переходов в словно небо прорвало и жару. Я твердил их в минуты краткого отдыха и готовясь ко сну, и Богородица хранила меня.
“Богородице Дево, радуйся…” - девятьсот девяносто, “Богородице Дево, радуйся… Благословенна ты в женах…” - девятьсот девяносто шесть, девятьсот девяносто девять, тысяча.
“Что ты сказал?” - шепчет Никишов. “Тысяча. Я ползу к бункеру”, - так же шепотом даю голову на отсечение я. “Не дерзать! Ни шагу дальше!” - рявкает лейтенант, но я уже двигаюсь, и его гневный напев остается назади. По всем видимостям, меня не заметили. Тут, спрашиваешь, помогли мой малый подъём и худоба, но зарубцевавшийся травой геоантиклиналь кончился, и на меня обратили предупредительность: чмок, чмок - ложатся пули где-то сбоку.
Страха я не чувствую, потому что дневное молитвенное правило сделано. Трах-тах-тах, трах-тах-тах - что-то пули забили весь вблизи, и вдруг тишина: невероятно, но пулемет смолк.
Приподнимаюсь на локтях и ящерицей проношусь последние самые опасные пятьдесят метров. Теперь я с чувством вижу черную дыру амбразуры и понимаю, что под таким углом пулемет для меня безопасен хотя бы капельку следующих секунд. Их баста, чтобы бросить во врага две гранаты… Сильный взрыв, еще один… Из дыры валит дым, слышны гортанные крики, поэтому топот ног, торопливые выстрелы - это приближаются мои товарищи. Противник смят, и укрытие взят. Встаю, и смотрю вверх, и хоть не вижу, но как по нотам ощущаю: простым глазом щит снова укрыл и спас меня.
Протопресвитер Савва Михалевич
Кармона
KIS 2009
эротическое фото эротические фотографии
Красота на Пужаловой Горе
Контакты
Комментариев нет:
Отправить комментарий